Ребенок: становление личности
"Воспитание школы. Статьи для своей газеты (1992-1996)" (отрывок)
"...Наверное, воспитание только тогда и станет воспитанием, когда мы научимся общаться с внутренним человеком, скрытым в каждом ребенке. Когда перестанем - или почти перестанем - думать о поведении, а полностью сосредоточимся на этом внутреннем человеке.
О свободе написаны тысячи книг, о свободном воспитании - сотни, но мне никогда не приходилось держать в руках книги о воспитании внутренней свободы, хотя термин «внутренний человек» встречается и в Новом Завете: «...Крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке» (Еф. 3, 16). Внутренний человек!
Не его ли мы должны воспитывать и наделять особыми, невидимыми, но такими ощутимыми и во внешнем мире достоинствами?
Ведь это лишь кажется, что в класс приходят девочки и мальчики в джинсах, ведь в действительности к нам собираются внутренние человеки - у каждого ребенка свой мир чувств, мыслей, желаний и забот, у каждого внутреннего человека своя биография, нам неизвестная, каждый живет в другом мире, которого мы не видим и не чувствуем.
И этот внутренний человек - он свободен изначально, всегда? Или никогда не свободен? Или не должен быть свободен? Или должен?
Мы не знаем. Мы беремся воспитывать детей, принимаем на себя ответственность за воспитание, мы лепим ребенка не по Божьему, а по своему образу и подобию, по своему усмотрению, даже не задумываясь о том внутреннем человеке, который рядом с нами. В лучшем случае говорят, что надо понимать ребенка, сочувствовать ему - это, повторю, в лучшем случае; но многие ли из нас умеют понимать и сочувствовать и можно ли понимать внутреннего человека и чувствовать то же, что он чувствует? Как, по-видимому, мала та доля детского внутреннего человека, которая доступна нашему пониманию и чувству... Ведь чувствуем-то мы и сочувствуем по аналогии: я в этом случае чувствовал бы то-то; очевидно, и ребенок чувствует то же самое. А у него все другое, его внутренний человек совсем по-другому устроен, и в результате вечная жалоба: «Родители меня не понимают». И школа не понимает. И никто не понимает.
Эту трагедию переживают едва ли не все дети; потому-то друг, подружка, дружба - главное в жизни ребенка и особенно подростка. Дружба детей - это соединение, встреча внутренних человеков. Это спасение. Потому-то дружба, как не раз было отмечено, и бывает настоящей лишь в юности, когда внутренний человек еще открыт. Позже с ним что-то происходит: в одних он засыпает, если не умирает, в других одевается в броню, а в третьих навсегда остается обнаженным и трепыхающимся, живым - вот им-то и труднее всего живется на этом свете.
Вот где опасность: внутренняя свобода может обернуться одиночеством, пустотой вокруг - и тогда она невыносима. Мы же - из крайности в крайность: или презренная толпа, коллектив, полное исчезновение индивидуальности, заглушение внутреннего человека - или полная свобода от всех, то есть отсутствие человека рядом, отсутствие даже и нужды в таком человеке, отсутствие потребности в привязанности и дружбе.
Внутренняя свобода - совершенно личное, одного лишь внутреннего человека касающееся; но воспитание ее не может быть индивидуальным делом. Наверное, внутренне свободные люди вырастают прежде всего в добрых, дружных семьях, где все зависят друг от друга - и не зависят.
А может быть, есть два типа внутренней свободы: свобода, взращенная в тепле, и свобода, взращенная в холоде? Печорин, судя по всему, принадлежал ко второму типу внутренне свободных людей.
Спрашивают: как же воспитать свободного человека?
Очевидно, теплом. Свобода требует затрат человеческой энергии, и одни люди добывают свободу на собственной энергии, а у других свобода сохраняется, выживает, укрепляется за счет энергии близких, в том числе и воспитателей.
Однако это же тепло может сделать человека зависимым, нестойким, изнеженным, а не свободным.
Так что же значит мера? Немножко тепла, немножко холода? Золотая середина?
Но у меня какое-то предубеждение против слова «мера» в педагогических делах. Я заметил, что житейская мудрость «во всем знай меру» кажется весьма мудрой в педагогических книгах, тут и спорить невозможно - конечно, мера... Но в живой реальности слово «мера» ничего не значит. Легко сказать - знай меру! Если бы знать...
А главное, в педагогических делах не должно быть ничего отмеренного, здесь всякая расчетливость опаснее безрассудства. Сколько я видел хороших родителей и учителей, все они отдаются детям безмерно, все совершают какие-то неразумности, все бесстрашны перед будущим, все ответственны, но не боятся ответственности. Таких-то и любят дети больше всего.
Это наблюдение или, может быть даже, это правило очень важно помнить, когда мы говорим о воспитании свободы.
Свобода безмерна, неограниченна. Хотя, конечно, свободы может быть больше или меньше, но эта величина не отмеривается, не педагогическими соображениями задается, а естественно определяется величиной, степенью внутренней свободы воспитателя. Чем шире душа, чем вольнее дышит сам воспитатель, чем сильнее он как человек, чем острее его совесть - тем больше свободы он в состоянии предоставить ребенку, а вместе со свободой и тепла.
Бывает, что дети или даже целые школьные классы как бы вырываются на свободу, сбрасывают с себя иго, полностью выходят из подчинения.
Свободны?
Нет.
И теперь понятно, почему это обычно не доводит до добра, и самая вольная вольница не дает свободных характеров - потому что без тепла, в ожесточении, в сопротивлении развивается внутренняя агрессия - сначала против мира, потом против себя самого. Агрессия же несовместима со свободой.
...Школа должна давать - об этом писал и Сухомлинский - возможность проявить себя, чтобы постоянно путались ранжирные карты: в учении первый - этот, в спорте - этот, в школьном театре - этот, в самоуправлении - этот.
Первенство приносит освобождение. Если подросток не находит возможности ни в чем стать первым, он уходит на улицу. Школа угнетает его, а гнет выносят не все, и самые ценные для общества люди - именно те, кто не выносит гнета.
Вот и еще один признак внутренне свободного человека - он не выносит гнета. Он спокойно подчиняется обстоятельствам, не бунтует, но гнета - нет, не выносит. Давлению не поддается. Силой его ничего не заставишь делать.
А мы приучаем детей подчиняться силе. Не школьным правилам, не школьному порядку, а именно силе: «Не хочешь - заставим». Мы даже заставляем уважать по насмешливой пушкинской строке: «Он уважать себя заставил...» Но там-то шутливо, а мы-то всерьез: «Я тебя заставлю уважать старших... Как стоишь?»
Заставим - но сломаем.
Сколько таких школ, которые славятся умением ломать детей!
Обуздывать непокорных, родившихся с талантом свободы. Свободные от рождения вынуждены все терпеть - двойное унижение. Унижена личность, унижена свобода в личности.
Не такая ли у вас школа, читатель-учитель?
Но учение для отметок, но школа, в которой все ранжируются по успеваемости, отметкам, баллам, - школа для поступления в институт и не может быть иной. Она не ломает только тех детей, у которых особая природная способность - получать хорошие отметки, приспосабливаться. Я был отличником, я знаю это состояние - никакого страха, прекрасные отношения со всеми учителями, никаких забот. Своего рода свобода, но - жалкая свобода, свобода приспособления... Добровольно принимаемое рабство, никакой нужды в бунте. Бунтовать я начал позже, в этой же школе: когда я стал старшим вожатым, мне открылся доступ в учительскую и впервые меня пытались заставить делать то, что я не считал нужным делать.
Но может быть, эта неугнетенность в школьные годы, так нечаянно полученная мною, и дала силы на все последующие времена?
Выходит, школа дарит свободу лишь отличникам да двоечникам, презревшим учение. Или принимай, или презирай...
Но не могут и не должны все быть отличниками, и нельзя, чтобы маленький человек прорывался в жизнь в сражениях.
Чем больше думаю о воспитании свободного человека, тем больше вижу, насколько это трудно и, главное, насколько все непонятно.
Больше всего поражает, что для воспитания свободных вовсе, кажется, и не нужна так называемая свободная школа. Ведь дети из благородных семейств, по рождению своему обреченные на свободную жизнь, воспитывались в самых строгих условиях, в пансионах, в муштре - многие с детства получали военное воспитание.
Значит, дело в чем-то другом?
Или те, свободнорожденные, но воспитанные в муштре, и вырастали несвободными?
Или дело в чем-то другом, в каком-то духе свободы, который передается и в строгости, и в муштре?
Или свобода дается сознанием свободы и свободного положения?
Или свобода начинается с мысли, свободомыслия?"
Читайте также:
Автор Симон Львович Соловейчик, педагогический журналист, писатель, филолог; один из крупнейших теоретиков образования двадцатого века, идеолог «педагогики сотрудничества», организатор «коммунарского», родительского, учительского движения в 70-х - 80-х годах, автор книг «Педагогика для всех», «Учение с увлечением» и многих других, создатель газеты «Первое сентября»
Источник: Сетевые исследовательские лаборатории «Школа для всех»
все записи
